Не каждому населенному пункту улыбнулось счастье начать свою историю с деревянного ведра. Единственному в Словении шахтерскому городу Идрия повезло. Примерно пятьсот лет назад сидел в глухом горном краю мужичок. Делал всякую утварь на продажу и замачивал ее в быстрой Идрице, чтобы закрылись в разбухшем дереве все щелочки. Поставил как-то новое ведро в воду, а поднять уже не смог – было оно до краев полно «живым серебром», как здесь называют ртуть. Вскоре в древних горах застучали топоры, задымились костры, закопошились старатели.
Так появилось здесь второе в мире по величине ртутное производство, в лучшие времена дававшее Австро-Венгрии, владевшей этими землями, до 10% всего дохода, и совершенно иная для патриархально-крестьянской Словении культура.
Во время спуска в шахту наш экскурсовод Борут, внук «рударя» и студент-биолог, предупредил: если вдруг побегу – все без разговоров за мной. Видимо, для пущего эффекту. Ртутная шахта не вызывает никакого чувства страха. Во-первых, понимаешь, что это, прежде всего, музей, который нам удалось посетить в начале марта, в рамках тура по стране, организованного для украинских журналистов Словенской туристической организацией. Во-вторых, в ней довольно чисто, хорошая вентиляция, хотя и немного сыровато. Говорят, в старые времена жены шахтеров периодически мыли крутую деревянную лестницу, по которой их мужья спускались на первые нижние уровни. Легкую тревогу вызывают только ярко поблескивающие в породе капельки ртути, те самые, что когда-то вымывались рекой. Пары там всякие, болезнь сумасшедшего шляпника…
Некоторое количество не связанной с твердой серой в минерал киноварь жидкой, свободной ртути – это одна из особенностей Идрийских рудников. Увидело бы это родное МЧС, не миновать Идрии напряженного процесса демеркуризации. А Борут спокойно выковыривает весело поблескивающие шарики ногтем. «Это вот ртуть и есть», – говорит. Его спокойствие, можно сказать, врожденное. За пять сотен лет, что шла добыча, организм местных жителей приобрел иммунитет к повышенным концентрациям «живого серебра». Потому, что здесь люди или умирали молодыми, или доживали до 60-70 лет. Правда, в тридцать выглядели на пятьдесят.
И дело тут не только в ртутных парах. Рабочий день рударей начинался в четыре утра. Ночной сторож гулкими ударами деревянным молотком по бревну будил шахтеров на работу. Горы подхватывали эхо, народ, чертыхаясь, собирался на перекличку, и урядник в солидной форме выдавал наряды. Затем, один за другим, люди исчезали в длинном коридоре, начинавшемся огромной дверью и надписью «Srečno». «Счастливо», то есть. По коридору до деревянных ступеней вниз, дальше деревянные горки, по которым катились на собственной заднице, и еще глубже по вертикальным лестницам. Нижняя точка рудника, запутавшего тугой клубок 700-километровых выработок под всем городом, четыреста метров.
Кстати, теория о том, что чем глубже, тем теплее, здесь не работает. Горные породы в шахте настолько сложны и разнообразны, что на третьем уровне постоянная температура +32, а на восьмом +11. Соответственно, называются они Порторож (большой город у Адриатического моря) и Сибирь. Зато обрушения породы и выбросы метана (как и силикоз легких) тут были самым обычным делом. Отсюда и традиционное напутствие, и подземная каплица покровителя горняков св. Агация наверху, недалеко от выхода.
Добывая киноварь, горняки пробивали от ходка две «комнаты», одна напротив другой. В первой ковыряли и просеивали руду, во вторую отшвыривали породу. Сегодня в этих «комнатах» стоят куклы в традиционной шахтерской одежде – рубашка с длинными рукавами, грубые штаны, твердая шляпа, позже замененная каской. А самый необычный персонаж среди них – седобородый гном в красной одежде, хохочущий в темноте. Берг Мандель, родной братец донбасского Доброго Шубина, теперь развлечение для туристов. Но когда-то он был очень уважаемой персоной: ему приносили еду, чтобы он не хулиганил, а помогал в работе. Раз в год горному духу шили новый наряд.
Сначала десять, а позже восемь часов длилась смена, после которой предстоял подъем из шахты, который, в отличие от спуска, в общее рабочее время не засчитывался. Еще два-три часа люди отсчитывали две тысячи «ступеней святого Агация», выходивших аккурат к часовенке. Для отдыха и санитарных потребностей под землей были оборудованы специальные места. Причем гальюн был оборудован со всей возможной теплотой и любовью. В специально выбранной в стене нише, отгороженной от коридора деревянной стеной и дверцей на петлях, стоял эдакий постамент со ступеньками, который венчала деревянная бадья. Содержимое пересыпалось известью, а когда емкость наполнялась, ее выносили наверх те, кто опоздал на работу. Две тысячи ступеней.
Наверху рударей ждало солнце. По твердому правилу, установленному администрацией, после работы шахтер должен был не менее двух часов принимать солнечные ванны. Поэтому и день начинался так рано: если бы люди спускались в шахту в шесть утра, они никогда бы не видели солнца, что не могло не повлиять на их психофизическое состояние. Еще одной обязательной медицинской процедурой было питие горького отвара из трав. Считалось, что он выводит из организма лишний металл, но был такой гадостью, что шахтеры добавляли в него алкоголь, чтобы хоть как-то можно было проглотить. К слову, хотя на улице и можно было встретить крепко выпившего шахтера, в целом пьянство рударям присуще не было. Тут древняя культура потребления сухого вина и уютных домашних ресторанчиков техническому прогрессу не уступила. К тому же часть зарплаты выдавалась зерном – чтобы не пропили.
Работа в руднике шла в три смены, круглые сутки. Этот график и лишал шахтеров возможности исповедовать традиционные словенские ценности: кусочек земли, всякие вкусные травки, домашнее хозяйство. Домашнее хозяйство вели жены, поэтому крупного скота не держали, только коз, кроликов, кур. Но и то очень немногие. Еще одной уникальной особенностью Идрии являются многоквартирные дома, где живность не особо и разведешь. Деревянные, на каменном фундаменте, они по сей день используются по прямому назначению и выглядят очень даже неплохо. А тем, кто жил в своем доме, на отшибе, с сельским хозяйством не давала разворачиваться администрация. Чтобы не выделялись среди прочих. Впрочем, зарплата шахтеров считалась на фоне других очень неплохой, на получаемые деньги можно было нормально питаться. Плюс небольшой доход имели шахтерские жены, забавлявшиеся изготовлением тонких кружев. Идрийская школа кружев широко известна и действует доныне. Хотя охотнее кружев местные жители вспоминают свою землячку Еву Цецилию, которая была любовницей самого Наполеона.
Действует доныне и главная местная гордость – огромный насос для откачивания воды из шахты, построенный в 1790 году. Насос с водяным колесом в 13,6 метра диаметром исправно трудился аж до 1948 года и готов продолжать труд в любой момент. Как и «клавже», хитрое гидротехническое сооружение для доставки крепежной древесины. Воды в горных речках обычно немного, поэтому поперек русла стали устанавливать огромные каменные двустворчатые ворота. Кстати, удивительно вписывающиеся в окрестный пейзаж. В закрытом состоянии ворота удерживали воду, а, тем временем, бревна скатывали в русло с другой стороны. Когда их собиралось достаточное количество, «клавже» открывалась, и бурный поток тащил тела деревьев вниз, до Идрии.
Дерево шло и на обжиг руды. Выделяющийся при этом жидкий металл взвешивали на специальных весах с впаянной в дно трубкой с краником и переливали в стальные бутылки. Таким образом, процесс был налажен практически идеально. И местный опыт из стремительно развивающегося тогда Донбасса приезжал перенимать инженер Александр Ауэрбах. Попытав счастья на угольных копях, он, вместе со своим коллегой Аркадием Миненковым строил планы по добыче киновари в Никитовке (сегодня это часть города Горловки Донецкой области). Руду Миненков нашел случайно, в камнях чьего-то забора, прогуливаясь по поселку в ожидании поезда, и принес образец Ауэрбаху. Тот оценил месторождение (известное, между прочим, еще скифам, торговавшим киноварью с греками) как перспективное. И после поездки компаньонов в Идрию и на крупнейшие в мире испанские рудники, «Товарищество ртутного производства А. Ауэрбах и К» заработало на полную катушку.
Никитовский завод не только обеспечил Российскую империю ртутью, но даже стал ее экспортировать – в середине 90-х годов ХIХ в. ртуть из Донбасса даже потеснила на международном рынке идрийскую и испанскую. В СССР Никитовский ртутный комбинат был одним из крупнейших, и киноварь решили добывать уже карьерным способом. Финал и у наших, и у словенских рудников был один: от ядовитого «живого серебра» повсеместно решили отказаться.
Только Идрия, ныне крупнейший центр по производству деталей к электродвигателям, сохраняет свою уникальную историю, а Никитовская ртутная шахта и ее окрестности – депрессивнейшее место, объект страсти для похитителей металлолома. Огромные карьеры 50-70 метровой глубины, настоящая язва на теле планеты. Говорят, их даже из космоса видно. Концентрация ртути в воздухе в этих местах превышает нормативный фон в пять-шесть раз. Но это совсем другая история...
…Перед выходом из шахты, когда Борут увлеченно рассказывал нам о радиоактивности здешних пород, а мы готовились подниматься на свет Божий по скользким ступеням, в глубине выработки послышался шум и шаги. Из темноты к нам быстро приближалась какая-то фигура с яркой лампочкой во лбу. Все замерли. Первая мысль – Берг Мандель. Оказалось, член горной бригады, которая постоянно бдит за состоянием выработок. Музей – не музей, а семь тысяч народу над шахтой живет.
